Вечером, вернувшись из синагоги, он увидел горящие свечи и ее, — в лучшем, шелковом платье, робко опустившую голову. Степан вдохнул запах свежевыпеченной халы и сел за стол. Он шутил с детьми, говорил о недельной главе Торы. Только когда Моше и Ханеле пошли спать, он окинул жену оценивающим, холодным взглядом.
— Я плохо поступила, Авраам, — ее голос задрожал. "Это разврат, низко, я не должна была этого делать, прости меня, пожалуйста…"
Он поднялся и забрал у нее грязные тарелки: "Мы не будем об этом вспоминать, Лея. Ты хорошая женщина, скромная, благочестивая. Но дурное начало есть в каждом из нас, и ты позволила ему овладеть собой, пусть на мгновение. Я буду молиться, чтобы такого больше не было".
Степан увидел ее наполненные слезами, большие, темные глаза: "Я уберу со стола, сегодня же Шабат, отдыхай, милая".
Потом, ночью, жена тихо всхлипывала, целовала ему руку и бормотала: "Я не знаю, не знаю, что со мной случилось…, - Лея едва слышно застонала. Он, раздвигая ей ноги, прижимая к постели, шепнул: "Все хорошо, все хорошо, милая".
Только потом, поднимаясь, ополаскивая руки, возвращаясь на свою кровать, Степан услышал тихий голос: "Авраам, ты меня любишь?"
— Конечно, — недоуменно сказал Степан, — конечно, милая. Спокойной ночи.
Он закрыл глаза и увидел перед собой кошачью, нежную улыбку жены венского банкира, госпожи Гольдберг. "Вы обязательно должны прийти к нам домой, рав Судаков, и рассказать о Святой Земле, — восхищенно сказала женщина, — маленькая, изящная, вся в шелках, блистающая драгоценностями.
— Вы так красиво говорите, мой муж даже плакал, да, дорогой? — она потормошила стоявшего рядом толстячка.
— Главное, что он пожертвовал денег и много, — улыбнулся про себя Степан, пожав руку банкиру. "Да, да, рав Судаков, — сказал он, задыхаясь, — мы устроим настоящий прием в вашу честь".
— Устрицы они будут, есть в другой день, — подумал Степан. Он поймал на себе заинтересованный взгляд госпожи Гольдберг.
Потом она пригласила его на завтрак, обещая, что позовет еще несколько человек. Он вспомнил ее взволнованный голос: "К сожалению, у моего брата с женой были неотложные дела…, Вам нельзя быть наедине с женщиной, я пойму, если вы уйдете…"
Госпожа Гольдберг поднялась и отошла к окну. Степан, неслышно оказавшись рядом, вдыхая запах цветов, тихо спросил: "А если я останусь? Тоже поймете?"
Женщина повернулась. Приподнявшись на цыпочках, она помотала головой: "Я не знаю, что со мной…, Это грех, грех, это наваждение какое-то…, Я даже слуг отпустила…"
— Отдалась мне прямо там, на полу, — хмыкнул Степан. "А потом в Праге, была эта, как ее, тоже жена торговца какого-то. Замужние безопасней — денег не тратишь, они здоровы, и сами заботятся о последствиях — никому не хочется родить мамзера".
— Например, госпоже Мендес де Кардозо — тоже не хочется, — он незаметно взглянул наверх. "А она почти не изменилась, с Иерусалима. Красавица, конечно, и высокая, какая. Иосиф в Падую уехал, очень удобно. Видно, что за год она по мужчине соскучилась. Когда я ей письма от Горовицей отдавал, когда на боте катались — краснела. Вот и славно".
Он оперся рукой на биму и обвел проникновенными глазами общину:
— Пророк говорил: "Так сказал Господь: вот, Я спасу народ Мой из страны востока и из страны, где заходит солнце; и приведу их, и будут они жить в Иерусалиме, и будут Моим народом, и Я буду их Богом, в истине и правде".
— Евреи уже живут в Иерусалиме, господа, — воскликнул он, — в Иерусалиме, и Святой Земле. Наши ешивы звенят голосами детей, наш народ возвращается в Землю Обетованную! Недалек тот час, когда мы, при нашей жизни, будем удостоены видеть явление Мессии. Он восстановит Храм и соберет наш народ под крыльями Божественного присутствия. В нашей стране, господа, в стране Израиля, — Степан прервался, и помолчал: "Но, чтобы жить дальше, исполнять заповеди, молиться, обучать детей — нам нужна ваша помощь, господа. Спасибо вам, — он склонил голову, и услышал растроганный шепот, что пронесся по залу.
Он выдохнул: "Ну, все прошло отлично". Какая-то незнакомая женщина пристально смотрела на него с галереи и Степан подумал: "Никогда ее раньше не видел. Подруга, что ли, госпожи Мендес де Кардозо, они рядом сидят. Она хорошенькая, только вот глаза эти…"
Глаза были зеленые, ледяные, спокойные. Степан повернулся, и, поклонившись Ковчегу Завета, — он был за хазана, — начал: "Нам должно славить Владыку Вселенной, благодарить Творца за то, что он не уподобил нас другим народам…"
Община вставала. Марта, поднявшись, дернула Джо за рукав платья. "Спишь, что ли? — смешливо спросила женщина и замолчала, увидев ее тоскливый, устремленный на биму, взгляд.
На красивом столе орехового дерева лежало родословное древо. Марта склонилась над ним, с пером в руках, и потормошила Джо: "Смотри — это Изабелла и Джованни. Мы все так рады были, когда Джованни нашелся, еще и с женой, и с сыном. Теперь у них еще один сыночек, Франческо, ровесник Элишеве. Хорошо, что они в Мейденхеде живут — там, рядом Питера усадьба. Мальчики вместе в Итоне учатся, есть, кому на каникулах за ними присмотреть".
— А вы долго еще в Париже будете? — Джо сидела, подперев щеку рукой, отпивая холодный, вчерашний кофе из серебряной чашки. Из сада слышался какой-то шум. Марта усмехнулась, — до нее донесся твердый голос дочери:
— Элишева сидит тут, и вы, по очереди, за ней присматриваете.
— А ты? — возмутился Давид.
— А я буду играть с Ратонеро, — отрезала девочка. Второй мальчик примирительно заметил: "Ты тоже поиграй, Давид. Я с Элишевой побуду".
— Сын рава Судакова, — подумала Марта. "Хороший он, этот Моше. Рав Судаков на Теодора похож, и Пьетро тоже, — сразу видно, одна у них кровь. Этого Авраама я только в синагоге и видела, хотя Джо говорила, что он сюда приходил".
Марта погрызла перо и рассеянно ответила: "Года три, наверное. Может быть, и больше, отцу твоему только сорок семь, совсем молодой, ему еще работать и работать. И Теодору помощь нужна. Так, как ты говоришь, вторую девочку назвали, Аарон и его жена?"
— Милая моя сестричка! — Джо развернула письмо. "Во-первых, рада тебе сказать, что через три года мы увидимся — мы, всей семьей, едем навестить наших кузенов, Горовицей, в Нью-Йорк. Мы, конечно, отплывем из Амстердама…
— Вы тоже едете, — прервала ее Марта, — я помню, Иосиф писал.
— Это если он со мной не разведется, — горько подумала Джо. "Господи, что я делаю, нельзя, нельзя, я замужем, я люблю Иосифа…, Зачем все это, у нас дети…, Но ведь Авраам сказал, что даст жене развод, он ее давно не любит, у них и нет ничего…"